12.09.16 прилетел я в Дудинку, где мы проводим массовое обучение всех сестер района всяким премудростям по всем дисциплинам. Задействованы сразу несколько кафедр. Кто-то по скайпу ведет занятия, кто-то – очно. Но мне любопытно было сюда попасть: просто так сюда на машине не приедешь, дорог нет. В аэропорту непривычно проверяют паспорта: Норильск город полу-закрытый.
В гостинице – как в сауне. Градусов 50-60. Начался отопительный сезон. Укутанная покрывалом батарея и настежь открытое окно примирили меня с банной температурой в комнате. Спать приходится без одеяла и даже простыней укрылся я только через 2 дня. А так – все раскалено. Такое впечатление, что топить тут могут только на полную мощь. А погода – до +20 на улице, хожу в рубашке.
Дудинка – небольшой городок на берегу Енисея и р.Дудинки. Вдоль берега рек – сплошные порты. На Дудинке вылавливают бревна из плотов, пришедших сверху. Навалены огромные деревянные биржи. Говорят, несколько лет назад горело, погибло несколько пожарных. Вообще про здешние катастрофы «на большой земле» не известно ничего. Среди них: перевернулся и затонул где-то у причала в Красноярске корабль, шедший в Дудинку, в трюме которого были заперты незаконные мигранты с семьями, детьми. Было это лет десять назад. Никто не выбрался. И – полная тишина.
Порт Дудинка работает непрерывно. Суда тянут грузы по «северному завозу» – круглогодичная навигация по Северному морскому пути, а отсюда уже развозят по поселкам вдоль реки. Корабли «снуют» постоянно по северному ходу до Архангельска, я так понимаю – неделю пути всего. Они и сами могут колоть небольшой – до полуметра – лед, а в Ледовитом океане стоят, ожидая их, атомные ледоколы.
Новый корабль, с возможностями ледокола, «Надежда», норвежской постройки – контейнеровоз. Красного цвета. Их тут 3 и они называются «морковки». За цвет. Выгрузка идет 2-4 дня и днем и ночью. По мне – корабль не очень большой, почему так долго разгружают – не пойму. В Финляндии и Германии такой контейнеровоз разгружается за час. Но главное – название «Надежда» постоянно встречается в топонимах ГУЛАГа.
Часть грузов приходит летом из Красноярска. Баржи на рейде, в основном, с песком для производства никеля. Нефтеналивник. Везут сюда топливо, огромные цистерны стоят на сопке близ города. Вроде делали бензин из газоконденсата, но уж очень низкого качества, его могли есть только наши ЗИЛы и ГАЗы, а нынешние машины – отказываются.
В порт выйти нельзя – сразу отследят и арестуют. Везде надписи с запрещением. В половодье все краны отгоняют повыше, чтобы не залило. Рельсы корежит ледоходом, вырывает и плиты. Когда в июне вода сходит – все восстанавливают вновь. Чуть выше порта – кладбище портовых кранов. Стоят махины, сгрудившись, подпирая бока друг-другу. Между ними соорудили за месяц вертолетную площадку, когда предполагалось, что сюда прилетит Путин. Не прилетел. Площадка пустует, так как в основном садятся на площадке за городом, на сопке. И недалеко совсем – мемориал сталинским соколам – первопроходцам Норильлагеря, прибывшим сюда пароходом в 35 году. Их было всего-то тысяча человек. Не подумайте, что мемориал жертвам репрессий – наоборот, вполне себе позитивный такой мемориал. Ни слова про ЗК.
Два огромных бетонных дебаркадера, высотой метров 20-30, между ними далеко внизу болтается причал для пассажирских судов.
На берегу – местная русалка без хвоста – девушка, ждущая своего рыбака. Ближе к музею есть и рыбак с неводом. Оба – ненцы, смотрят друг на друга. На площади перед музеем стоит памятник Ильичу и открывается прекрасный вид на Енисей. Ширь неоглядная. Как выше острова, так и ниже. Подъем воды в половодье – до 25 метров, разлив реки – до 100 км. Представить себе воочию все это трудно, не увидев. А так река относительно не широка, километра полтора-два до острова и пару-тройку – после него. На острове был аэродром, но несколько лет назад вода поднималась высоко, залила город и аэродром смыло. Малая авиация летать сюда перестала. В разлив разгрузка кораблей идет на рейде малыми баржами, и уже с них – выгружают на берег. В основном – контейнеры. Еще есть лЕдники: прорубленные в вечной мерзлоте шахты, с температурой -18 градусов, заваленные сверху всякой щепой и дрянью, для сохранения холода. Работает всего 1-2 из десятка таких ледников, да и то – все превратилось сверху в гниль.
Городок всего-то 10 квадратных километров, два – в глубину от реки и 5, видимо, в длину, вдоль реки. Сейчас – почти исключительно кирпичные и панельные пятиэтажные дома. Стоящие хаотично. Проезды между домами – оказались улицами. Иногда дома стоят подряд, четные и нечетные. По одной стороне – дома одной улицы, по другой – другой улицы. Иногда – вроде как бульвары даже, но посредине такого бульвара идет труба с горячей и холодной водой. Трубы тут поверх земли извиваются. Часть труб постепенно убирается под землю. Вместе идет горячая, холодная вода и канализация. Кое-где есть тротуары, кое-где не понятно – это тротуар или проезжая часть. Говорят, была тут раньше карта всяких озер и ручьев, да потеряли ее, и теперь никто не знает – где можно строить дома. Вот и лепят их на местах снесенных бараков. Газа в домах нет, готовят на электричестве. Повсеместно. Значит – меньше полютантов и должно быть меньше ХОБЛ. Здесь нигде нет изб, все живут в домах или балках. В Дудинке есть и 9 этажные дома с лифтами, но больше пятиэтажек. Дефицита квартир нет, примерно 30% фонда пустует.
На следующий год будет 80-тилетие больницы и 350-тилетие города. Поэтому уже сейчас аляповато красят стены в бело-синий цвет: просто по кирпичу из пульверизатора. Неровно. Вблизи смотрится страшновато. А днем дико воняет краской.
Когда-то Дудинка была местом ссылки. Еще начиная с царских времен. Но главная ссылка тут была при Сталине. Судя по тому, что удалось прочитать, сюда ссылали прямо накануне войны прибалтов и финнов (буквально – 16 июня, за неделю до начала войны прошла высылка), а во время войны – немцев. Массово. Хотя были тут и корейцы, и даже вьетнамцы. Была огромная смертность, в первый год вымерло до 70% переселенцев. Их заставляли поначалу ловить рыбу, а потом уже – развивать какое-то сельское хозяйство. Позже растили тут и картошку и капусту. Были скотные дворы, свиноферма. Насаждалось это репрессивными мерами и как только – сразу исчезло. А жаль. Сейчас нет ничего. И никто даже не помышляет об этом. Все живут в состоянии депрессии какой-то. Руки опущены. Все сельское хозяйство Таймыра – 200 свиней, около 10 коров и более 15 тысяч оленей. С последними понятно.
Больница здесь вроде как межрайонная. Всякие разные сократили как могли. Раньше на Диксоне была большая больница, теперь – только участковая. Да и то – на острове людей не осталось, город разморозили (полопалось отопление), а на земле, вместо тысяч, осталось человек 500. Все. На Диксоне работает врач общей практики, 3-4 раза в год – санрейс с экстренной помощью. Лететь туда километров 500, несколько часов на вертолете. Держать больницу – невозможно. Дело не только в дороговизне, дело в отсутствии практики хирургической, например. Ну сколько на 500 человек операций в год? Какая там больница.
Да и в остальных поселках участковые больницы – одно название, там нет врачей. Говорят, раз в месяц делают туда вылеты из района. А так – только средний персонал. Врачи сюда, в Дудинку не очень едут, хотя появляются иногда по разным причинам. Миллиона за приезд в Дудинку не получишь, а в поселки – есть и поближе. Врачи если приезжают, то те, кто не смог жить в других местах: наркоманы и алкаши, имеющие проблемы с законом, с семьями и т.д. Иногда приезжают киргизы. На Диксоне – анклав башкир – там глава района был башкир и притащил за собой шлейф. Из 3-х целевых студентов в Дудинку вернулся только один. В этом году заставили «взять» себе на оплату интернатуры в Красноярском крае выпускников, может быть кто-то и приедет. Я, правда, выразил скепсис: скорее всего, вернут деньги за интернатуру, думаю, там не больше 50-60 тысяч. Такими способами не заставить людей работать, а престиж профессии – нулевой.
Заработки тут приличные – по словам начмеда – от 40 тысяч и до больше сотни. Но и они не привлекают. Зарплата медсестры, это я у них спросил – 19 тысяч. Примерно 10 уходит на ЖКХ. Совмещений не дают – большого дефицита сестер нет и денег нет. В отличие от врачей, где дефицит аж 60%. Есть свой колледж, который готовит сестер, в частности – из «национальных кадров». Поэтому и не так сильно уезжают. А еще – сестры живут со своими мужьями и передвигаются вслед за ними. В общем – конца-краю гибели медицины пока не предвидится.
В этом году тут тоже, как на Ямале, был падеж скота, оленей, летом. Якобы от перегрева – типа тепловой удар их хватил. Про сибирскую язву никто не говорит, но заставляют всех прививаться, в частности – медицинских работников. Глупость очевидная: возбудитель не передается от человека к человеку. Только от оленей. Но у нас ведь страна идиотов, готовых рвать пуп там, где не надо. Оказывается, все сибироязвенные скотомогильники были сведены в картотеку у профессора Черкасского из ЦНИИ Эпидемиологии, которым руководит В.И. Покровский. Так вот, после смерти все архивы вынесли на помойку. Всю картотеку уничтожили. А другой – реальной, официальной, просто в государстве нет. Как нет карты ручьев в Дудинке.
В Норильске открыли сосудистый центр. Просто выделили несколько коек. Туда возят теперь инсульты. А инфаркты лечат тут, сами делают тромболизис. Зачем возят инсульты – не понятно. Все равно в терапевтическое окно тромболизиса не попадают – ехать больше 100 км, а реабилитации там нет, как и тут. Но – приказы надо исполнять. Собираются строить там перинатальный центр. Вся медицина сводится к «центрам», на периферии работать некому, да и не надо. В Норильске есть и станция переливания крови, хотя донорские кровезаборы делают и в Дудинке. Тут остался лишь кабинет переливания с врачом-пенсионером. Зато все переливания делает один врач. Что, на мой взгляд – правильно. Она же владеет прерывистым плазмаферезом, но делают его, как я понял – нечасто. Есть тут и гемодиализ, на котором 11 человек. Кто-то живет уже 13 лет. Здорово.
Рассказываю начмеду про МеДиКейс. Он рассчитан на работу парамедиков из домовых хозяйств в поселках, а здесь в поселках везде есть медсестры и фельдшера. Домовые хозяйства только у кочевников. Вот для них-бы – интересно. Я говорю – там связь нужна. Да есть у них связь, им дают и спутниковые телефоны, и сота по тундре берет. Но у нас, у них – главная проблема – это дети. В прошлом году умерло 11 детей. Кто от угарного газа, кого – приспали в пьяном виде, кого – заморозили и смерть от воспаления легких. Вот для них – чтобы сократить время вызова – такой чемоданчик был бы полезен. А то они вызывают санавиацию уже к почти умершему ребенку. Кстати, полет тут стоит около 130 тысяч в час. Не запредельно, если не считать расстояний.
Сама собой возникла тема взаимоотношений со СМИ. Они тут паршивые: как только возникает что-то скандальное, появляются корреспонденты России 24. Никакого позитива от них нет. Я говорю – надо работать с ними. Так взяли в штат одного журналиста на пресс-службу – толку ноль. Как и от юриста, который только успевает отмахиваться от жалоб. Страховые прессуют, недавно оштрафовали, что в поселке лечили гастрит без гастроскопии. А где ее там взять? На вертолете гонять в Дудинку? Выполнить федеральные стандарты невозможно, и, несмотря на то, что они являются необязательными, страховые за них штрафуют. Нужны клинические рекомендации, протоколы, а их нет. Я посетовал, что начиналось именно по такой схеме, но потом министры создали зазеркальную систему, из которой выбраться практически нельзя. Кстати, обнаружил в шкафу начмеда свой «Спутник интерниста» 1997 года издания. Читаный. Подписал. Пустячок, а приятно.
Дудинка была короткое время самостоятельным субъектом Федерации. Это когда Борис Ельцин объявил, чтобы «брали суверенитета столько, сколько сможете». Вот и тут взяли. Был период прямого финансирования из Москвы. Тогда даже перестроили брошенное общежитие под стационар, покрыли его кое-как утеплителем снаружи кирпичных стен и панелями. Но панели за 10 лет пообветрились, с них клочьями слезает синяя пленка, кое-где они отвалились и выяснилось, что утеплитель под ними прилажен кое-как. Поэтому, когда сильно дует в мороз – в больнице прохладно. Но на ремонт денег нет, просят-просят-обещают. Своими силами тут огромный объем работ.
Норильск – отдельное образование в составе нескольких городов и поселков. Все они – на расстоянии 100-150 км друг от друга максимум. Почему не сделать это единым районом – совсем не понятно. Тут всего-то поселков и городков несколько штук, может быть чуть больше десятка и наберется. Но все разделено, единого хозяина нет. Получается, что землю портит Газпром, спаивая местное население, экология хищнически уничтожается Норильскникелем, а население, в том числе коренное, кочевое (а тут вроде 5 народностей проживает) относятся к Дудинке. Она и отвечает «за все». Через нее идут транзитом грузы, в том числе – продукты, так как порт и корабли принадлежат Норильску. И уже оттуда продукты и товары возвращаются в Дудинку. По остаточному принципу.
Побывать тут и не заехать в Норильск – невозможно, неправильно. Я попросил главную сестру организовать такую поездку. Она ее сделала. Тут езды часа полтора, чуть больше 100 км. До аэропорта – совсем новая, только днями сданная дорога (строили ее всего 2 года), а от аэропорта – асфальт постарше. Не убитый, но с многочисленными провалами – линзами. Хотя насыпь и высокая, но дорога все время плывет. Скорее всего, нет под ней термоизолирующей прокладки, как это делают сейчас. Новая дорога тоже страдает провалами, прямо на глазах образуются. Хотя тяжелой техники тут по ней не ездит – разве иногда пройдет трейлер. Люди не привыкли ездить по хорошей дороге: пока проехали 100 км – 2 машины в кюветах вверх тормашками. Ночная езда.
ДПС на дороге нет. Гаишники в Дудинке выходят на дорогу рядом со своим управлением. Добыча – ремни. Нас тормознули в 30 метрах от гостиницы. Я извинился, попросил отпустить лектора из Москвы. Но у водителя ремень через шею и его прессанули. Договорились, что он довезет меня и вернется добровольно. Отдал ему 500 руб., чтобы было не обидно: остановили-то из-за меня. Еще есть пост на въезде в Норильск.
Тундра грязного бурого цвета. Осень закончилась. Но на сопках золотистые лиственницы, иногда – ивняк вдоль реки с золотыми листьями. Затянулась тут осень, в это время часто уже ложится снег. Но зато видно всю грязь вдоль дороги, висящие цветные полиэтиленовые останки, брошенные шины, куски железа – трубы, иногда – какие-то детали. Сейчас начали металл вывозить на большую землю, в порту – гора вторчермета. Но столько валяется вокруг, что этого никогда не убрать. А теперь добавился и пластик, который несется ветром на километры и километры тундры. Говорят, кто-то хотел тут заводик по переработке пластика поставить, да не пошло. Жаль.
Ближе к Норильску – стоит старенький железнодорожный мост, на нем – кукушка, паровоз узкоколейки сталинских времен. Памятник. Рядом – новый железнодорожный путь. Раньше тут ходили электрички, теперь пассажирское сообщение снято, провода срезаны. Стоят кое-где остовы столбов вдоль пути. Понятно, что дорога из никуда в ниоткуда, но был удобный вид транспорта – нет теперь.
Около развилки в аэропорт – мертвый поселок авиаторов – 3-4 девятиэтажных дома с пустыми глазницами, остатки ТЭЦ. Дальше – еще один поселок, работников комбината. Город Кайеркан. Дома с покрашенными в светлые краски фасадами. А вокруг – опять железо, трубы, грязь.
Сам комбинат – это поселок Надежда. Дорога огибает его. Понять ничего нельзя. Сотни труб идут во всех направлениях. Все опутано и пронизано трубами. Цеха покрашены в синюю и голубую краску, которая местами сильно облезла. А на фоне ржавчины труб смотрится просто жутко. Внутрь всего этого ансамбля уходят гравийные дороги. Какие-то парящие бассейны, в которых идет разбрызгивание воды через фонтаны. Какие-то насыпи, отвалы, транспортеры, поднятые на высоту. Зрелище – устрашающее. Размеры всего этого исчисляются в километрах. Здесь надо было снимать сталкера – во всем этом есть что-то демоническое. Поселок Надежда! Перечеркнутая на дорожном указателе.
Вокруг насколько хватает глаз – какие-то разработки, шахты, съезды с запретом движения по ним. Что из этого свежее, что – брошено – понять нельзя. Куда-то идут оборванные линии электропередач на деревянных столбах, куда-то – змеятся трубы, одетые то в оцинкованное железо, то в дерево, а то и просто. Уходят в землю, неожиданно выныривают из нее. Какие-то сваи, забитые и брошенные. Фундаменты разрушенных строений.
За поселком впереди появляется город. До него несколько километров. И опять – трубы, железо, мусор. Пост ГАИ. Светофор. Все, собственно город начался. Справа и слева водоемы, что-то, говорят, не замерзает. Берега – сплошь строительный мусор, хотя в одном из озер местные купаются. Тут же проходят ежегодные соревнования по противопожарной безопасности. Я спрашиваю у водителя Алексея, участвующего в этом – какого плавать в серной кислоте. Лично у меня ощущение, что все здесь пропитано ядами и миазмами. Сегодня, говорит Алексей, еще нет выброса, а когда идет выброс (не очень понял – чего), то во рту появляется противная оскомина. Впрочем, у меня она появилась, видимо, от воды в Дудинке: пить из под крана можно, но какой-то привкус у нее есть, а поскольку на ней готовят все, то он постоянно остается. Или мне мерещится? Как будто после крепкого чая вяжет немного. Водозабор из открытого озера, трубы – старые и никто не знает – какого они качества. Говорят, воду отстаивают, хлорируют, дают уйти запахам, и лишь потом пускают в водопровод. Впрочем, вкусовых качеств это не добавляет.
Город ярко крашенных домов. В светлых тонах – розовых, желтых, салатовых. В центре – покрасивее, на периферии – облезло. Главная улица – проспект Ленина, как обычно для таких городов – построен как Невский проспект. Других главных улиц в стране нет. Не знаю, что тут вообще от Невского, но эту тему мы уже слышали в Комсомольске-на-Амуре. Дома тут – «сталинский вампир», попугайной раскраски. Часто встречаются колоннады. В начале проспекта – большой бюст Ленина.
Зашли в музей. Нас сразу отправили на 3-й этаж, там, собственно, и расположен музей. Внизу этажа – выставка по поводу юбилея Норильска – 80 лет в 2015 г. отмечали, а на полатях – стенды, посвященные ГУЛАГу. Спрашивал про Мемориал – никто про него не знает. Даже путь на Голгофу с трудом рассказали, примерно так: конечная 17-го маршрута. Стендов много, они все одинаковые: персона и несколько справок на нее. Истории нет, по-сути. Хорошие лица. Много инженеров, геологов, врачей. Это – понятно. Но ни карты лагерных пунктов, ничего собственно «исторического» нет. Лишь наглядный материал. Даже про восстание – только персоналии. Хотя и это здорово: все-таки память есть.
Всего через Норильлаг прошло с 1935 по 1956 год более 300 тысяч ЗК. Сюда был отбор, не присылались нетрудоспособные. И это – не считая спецпоселенцев, число которых тоже измеряется десятками тысяч. Лагпункты были тут повсюду, в Дудинке – несколько: на железной дороге, в порту, на заводах. Где они были – понять уже нельзя. Все стерто, даже бараков не осталось. Но общая бесхозность, неустроенность – отзвуки тех лет. Частью Норильлага, хотя формально – самостоятельным – был Горлаг. Там в мае-августе 53-го произошло первое многомесячное восстание против ГУЛАГа (тут могу ошибаться, что первое), погибло более 150 человек. Но с этого времени ГУЛАГ начал разваливаться. Восстания продолжались в Воркуте, Джезказгане. Кстати, заключенные собственно Норильлага восстание не поддержали, так как тут были сносные условия, зачеты сроков и т.д. А Горлаг был каторжным, там ЗК терять было нечего.
Долго рыскали по старому городу и каким-то промзонам, спрашивали на остановке у в дым пьяных рабочих – как найти Голгофу. Райончик. Размеры всего тут какие-то колоссальные. Какие-то базы, склады, склады труб – все в километрах. Это все – подножия горы Шмидта. Грязная, пыльная, абсолютно неприбранная территория. Но дороги, пусть и не высокого качества – все же есть. Встретили мы и 17-й маршрут, вот только он куда едет зигзагами и как – понять не возможно. Горная улица петляет. На ней всего-то несколько домов, а между ними – километры. Ибо дома эти – какие-то корпуса управленческие, а между ними промышленные дворы. Наконец догадался набрать просто «Голгофу, Норильск» и… Яндекс показал – куда ехать.
Среди всего этого страха – небольшая покатая асфальтированная площадка для машин и выгороженная территория с памятниками. Вход – через имитацию колокольни с колоколом, который не так просто раскачать. На польских захоронениях в Катыни и Медном качаешь сам колокол, а здесь веревкой надо раскачать язык. Но амплитуда возможного движения мала и не сразу удается докачаться до звука.
Памятники расположены на трех террасах, усыпанных белоснежным гравием. Все очень чистенько и аккуратненько. Сама площадка ограждена сзади бетонной стеной, предотвращающей попадание сюда грязи с горы - селя. В центре – стилизованные приоткрытые ворота в ад. Еще один памятник – рельсы, уходящие в небо, шпалами у которых являются деревянные кресты. Это – памятник полякам. Есть памятники прибалтам – кресты с досками и фамилиями, эстонцы сделали пирамиду. Чем-то напоминает «ворота в ад» и минора – она тоже разделена пополам и раздвинута немного. Ее несколько лет назад местные антисемиты покрасили, и теперь написано, что ведется видеонаблюдение. Есть доска на японском. Самый большой памятник и самый невыразительный – часовня. Конечно, то, что она есть – неплохо, но как-то хотелось чего-то иного, более символичного.
Кстати, место это – часть бывшего кладбища ЗК. Тут попытались что-то строить, но местные «мемориальцы» отстояли это место. Молодцы. Не так у нас много вообще памятников жертвам ГУЛАГа, а тем более – в реальных местах.
Прямо над Голгофой видятся входы в штольни – они метрах в 200-300 наверху, здания кирпичные. Кажется тут добывали уголь. Пласты располагались горизонтально. От штолен сохранились дороги, по которым откатывали пустую породу. На деревянных столбах. Наверху, сколько можно было разглядеть – изогнутые, изломанные рельсы, по которым катали вагонетки. И сами огромные отвалы. Вначале точно катали вручную, что сохранилось – не знаю, может быть уже и техника работала. Но это, пожалуй, единственное, что я увидел и идентифицировал как остатки лагерного.
Последний день я показывал фильм про поездку на Колыму в поисках справедливого здравоохранения в 12-м году. Многие мотивы, пейзажи, истории про мертвые города и мертвые души нашли понимание у слушателей: здесь все аналогично.
Потом нас сводили на «обряд посвящения» в таймырцы – небольшое представление с шаманом и наряженными девушками в неясных этнически одеждах. Это происходит в неком центре творчества, куда ходят дети рисовать и заниматься всякой эстетикой. Вообще тут востребована и ледяная арена, которую открыли недавно, и бассейн, и спортзал, и кинотеатр. Делать-то нечего, когда река замерзает. Остается или пить горькую, или устраивать себе развлечения. Очень многие именно последним и заняты.
Музей в Дудинке в современном, специально построенном здании. Довольно равномерно представлены всякие экспозиции: чучело мамонтенка Жени, найденного в 2012 г. На берегу Енисея. Его забирали в Питер и теперь лежит якобы чучело. Руками не трогал, но мне показалось – муляж. Рядом воссозданный скелет этого мамонтенка, он на 80% сохранился, вырезанный из шкуры препарат анального отверстия и полового органа, куски мышечной ткани. Препараты за стеклом, а само чучело нет? Не поверю.
Рыбы, флора, фауна Таймыра. Обидное название – ландур, вислоухий олень. Так называли неприятных людей. Дальше - стенды народов Таймыра. Их тут 5, нганасаны считаются наиболее древними, а долганы появились уже в эпоху освоения севера русскими. На мамонтенке Жене обнаружены следы воздействия человека, поэтому возник вопрос с нганасаны: они явно моложе. Они считаются агрессивными, в пьянстве сразу хватаются за ножи. Жены режут мужиков прямо в сердце. Их осталось (или – есть – их никогда не было много) 700 человек. Своеобразная одежда - глухие комбинезоны, в которые прямо испражняются, так как снять это все не возможно. На ногах сапоги из шкуры, не имеющие никакой "современной" формы: прямые цилиндры от стопы. Так проще, говорят, доставать ноги в них из снега. Впрочем, насколько они являются народом понять нельзя, так как многие этнические группы были придуманы в сталинские времена – в 30-е годы – для разделения людей – разделяй и властвуй. Мы знаем и более крупные «народы», появившиеся в то время «национальной политики», которые сегодня стали титульными в некоторых новых странах. Ясно только, что пришли они с юга и запада, перемешиваясь по дороге с тунгусам и не имеют отношения к якутам.
Далее ненцы, энцы, эвенки, а вот последняя народность – долганы - отдельно интересна. Это помесь якутов, эвенков и, в том числе, русских. У них одежда из сукна, карманы нашиты, вышивка на рукавах. Язык – тюркской группы. Одеяния здешние совсем не похожи на индейские и кетские. Видимо не таймырцы предки индейцев.

Русские сюда пришли из Мангазеи. У нас в учебниках истории про эту тему - походы поморов на кочах по северному морскому пути, заход в реки Обь, Надым, Таз, переход их по земле до Туруханска, спуск на 400 км вниз до Дудинки, где возникло русское поселение и стали платить ясак - ничего не говорилось. Мангазея появилась официально в 1601 г., в годы царствования Бориса Годунова. Но до нее сюда поморы приходили точно лет сто, а может быть – и более. В Мангазее одновременно находилось до 1000 купцов, гарнизон деревянной крепости составлял несколько десятков человек. Кто же организовал это все, если это не было Московским княжеством.
Завоевание Сибири царской Россией казаками шло через Тобольск, Енисейск, Ерофей Павлович. Злые киргизы и тунгусы, добрые кеты. Это - на 1000 км южнее и гораздо позднее: уже в полноценное царское время государства Московского. А эти-то кто были? Поморы? Это ведь на нация, не народ. Думаю - это новгородцы или близкие им люди, так как память об их существовании была вытравлена из истории еще Иваном Грозным. Между Иваном Грозным и Борисом Годуновым – 14 лет правления царя Федора. Что было в стране в тот период – не очень ясно. Но другого объяснения я не вижу – история была переписана. В 1619 г. морской ход в Мангазею был запрещен боярами. Город стал быстро угасать и всего за 70 лет своего существования фактически исчез с лица земли. Алексей Михайлович – отец Петра Первого повелел сделать Новую Мангазею в Туруханске.
Стенд экспедиции Э. Толля. На его поиски была отправлена экспедиция во главе с Колчаком. Его роль в экспедиции, по словам гида, сильно преувеличена. Он, например, сопротивлялся поискам пропавшей экспедиции Толля. Это больше укладывается в мою картину мира, в которой Колчак не самый позитивный герой. Но если при Советской власти эта тема – полярника-ученного совсем не обсуждалась, то качнувшийся маятник «разоблачений» привел к мифологизации роли Колчака во всем. Не будем забывать про расстрел им делегатов Учредительного собрания. Ленин-то разогнал, а Колчак – расстрелял.
(окончание статьи в № 12)